15 лет назад, 11 сентября 2001 года мы были в Гааге в картинной галерее Маурицхёйс. Среди отборной коллекции этой небольшой галереи находятся две картины Вермеера Дельфтского – «Девушка с жемчужной сережкой» и «Вид Дельфта». Надо сказать, что вид этот достаточно драматичен. Хотя внизу спокойно течет река, и шпили колоколен вздымаются в светлое небо, но на город уже надвигается темная грозовая туча. Зыбкое равновесие мгновения, свет и его борьба с тьмой - вот главное напряжение этого полотна.
Влад давно мечтал посмотреть любимого художника. И так и застыл перед «Видом Дельфта», впитывая неповторимый свет пейзажа. А я, насладившись картиной, получала удовольствие от созерцания катарсиса своего мужа. В общем, ушли мы, когда музей уже закрывался, в пять часов.
И только мы вышли на улицу, зазвонил сотовый. «Все!», - кричал в трубку наш сын, - «Америки больше нет! Нью-Йорк взорван!» Ничего не понимая, мы побрели по улице, и зашли в магазин электротоваров. На одной из стен от пола до потолка стояли телевизоры, и на их экранах непрерывно повторялись одни и те же кадры. Вот первый самолет врезается в одну из башен Всемирного торгового центра, потом второй – в другую. В одну – в другую. В одну – в другую...
Когда врезался первый самолет, американские власти решили, что это авария. Но когда врезался второй, стало ясно, что это теракт. И тогда они приказали очистить небо. То есть, посадить все самолеты на ближайшие аэродромы. А те, что летели к Америке, развернуть обратно. И тут вообще все самолеты на свете прекратили летать. А у нас были билеты на 12-е. И когда мы приехали в аэропорт Амстердама, там был настоящий Вавилон. Повсюду стояли, сидели и лежали люди. И багаж. А у нас, помимо чемоданов, было еще окно. Недорого, всего за 200 долларов, мы купили в скат крыши нашего нового дома наклонное окно, каких полно в Голландии. В разобранном виде это две увесистых упаковки. Одна узкая, длиной метра полтора – это то, что крепится в крышу. А вторая – пошире, собственно окно, где-то метр на 65 сантиметров. И деваться со всем этим некуда.
Но все же ближе к вечеру голландские власти сумели всех пристроить. Нас отвезли в так называемый Кризисный центр. Где-то в чистом поле стояла огромная белая палатка. Посередине – большая столовая, куда нас всех и сгрузили. Напротив, через коридор – душ и туалет. Этот центр, видать, был для людей из совсем недоразвитых стран. В туалете висели таблички, и на них перечеркнутый человечек, забравшийся с ногами на унитаз. Мол, нельзя так. А в душе, пуще того, был перечеркнут человечек, присевший по нужде. Мне стало не по себе.
В обе стороны палатки расходились десятки комнат. В каждой по два двухъярусных топчана, обтянутых дерматином. Каждому выдали комплект одноразового постельного белья и набор самых необходимых гигиенических принадлежностей, в который входили: невероятного размера футболка, пластмассовая бритва, женские прокладки, пропитанная пастой зубная щетка, иголка с ниткой и еще много чего, чего я и не упомню. Стали раздавать бутерброды – булки с сыром или с колбасой, а для соблюдающих кашрут – просто булки, без ничего. В общем, всех накормили, напоили газировкой. Угомонили.
Назавтра оказалось, что нас расселили по географическому признаку. В нашем центре были люди из Северной Америки и с Ближнего Востока. Время от времени нам сообщали по громкоговорителю, что никто никуда не летит. Ни в США, ни в Канаду. А также ни в Сирию, ни в Ливан, ни в Египет, ни в Израиль. Мы, конечно, слегка обалдели от такого соседства. Сын кричал нам в телефон: «Скажите, что вы не хотите!» А куда деваться? Пришлось всем вместе слоняться по территории лагеря, играть в настольный теннис и дружно стоять в очереди за бутербродами. Оказалось, что кормят только ими, и к середине дня я поняла, что никогда больше в жизни не смогу съесть ни одной булки.
Ко мне прибилась молодая и сильно беременная русская баптистка, летевшая с выводком детей на ПМЖ в Канаду. Она не знала ни слова по-английски и каждый раз пугалась, когда что-то объявляли. И мне приходилось ей объяснять, что все в порядке, мы тут надолго. Но к вечеру 13-го нас стали постепенно вывозить в аэропорт. Что-то полетело, правда, никто не знал, что и куда. А меня тут как раз укусила оса и почему-то поднялась температура. А потом надвинулась темная туча, и хлынул дождь. И вот под проливным дождем Владу удалось запихнуть в автобус чемоданы, меня и окно. Когда мы сдавали это несчастное окно в карго в аэропорту, у нас было чувство, что 200 долларов выброшены на ветер. Не могло оно уцелеть во всех этих пертурбациях. Но было, честно говоря, не до него.
В самолете садились, где придется. Я, дрожа от озноба, приткнулась к иллюминатору. Рядом сел мой габаритный муж. А следом подошел мужик ровно вдвое шире Влада, посмотрел на него и с досадой сказал: «Чего ты такой большой?» И уселся, причем половина его осталась висеть в проходе. И так, утрамбованные, мы полетели домой. Никто ни на что не жаловался, все были счастливы, что летим.
Потом сын рассказал нам, что один из его знакомых был с нами в том самом Кризисном центре. Все, говорит, люди как люди, а какие-то идиоты с окном. Вот именно, это были мы.
А окно, на удивление, долетело целым. И Влад вмонтировал его в скат крыши. И через него видно одно только чистое небо.
На главную страницу блога про Израиль